Любопытное интервью губернатора Белгородской области

Губернатор нашей области Евгений Савченко дал развернутое интервью журналисту ТАСС для спецпроекта «Первые лица регионов». Публикуем его в полном объеме, без купюр и сокращений.

– Попытаюсь угадать ваше жизненное кредо, Евгений Степанович. "Скромность украшает". Попал?

– Пожалуй, все же нет. Излишняя скромность – верный путь к забвению. Мне ближе другой девиз: "Подчиняйся без унижения, приказывай без наглости". Придумал не я, мысль задолго до моего появления на свет сформулировали русские дворяне. Хотя голубой крови во мне нет, сплошь - крестьянская.

Нас в семье было три брата. Анатолий старше на одиннадцать лет, работал на Краснояружском сахарном заводе, его давно нет в живых, рано умер от рака, в пятьдесят с небольшим. Александр окончил в Курске педагогический институт, учительствовал, был директором школы. Сейчас на пенсии.

По паспорту оба старших брата – русские, а я в четырнадцать лет пришел за документом, в загсе и говорят: Женя, у тебя ведь родители – украинцы. Подумал и согласился: ну, тогда меня тоже так запишите.

Отец и мама родом из Сумской области, я – из Красной Яруги, теперь это райцентр Белгородской области.

– Чем родители занимались?

– Говорю же: крестьянствовали. Отец прошел всю Великую Отечественную. Когда началась война, служил срочную в Одессе. Был артиллеристом. Вместе с Красной армией отступал до Волги, в 43-м попал на Курскую дугу. Белгород находится на южном фасе, а отец воевал на северном, на границе Орловской области. Потом – на Запад. Победу встретил в Кенигсберге в звании старшины. Служил под командованием маршала Рокоссовского. Награжден тремя орденами Красной Звезды, двумя медалями "За отвагу". Все боевые награды мы сберегли, храним дома.

Жили мы очень скромно. Классе в третьем я уже пас колхозных телят. В селе рано начинают работать

После войны отец работал секретарем райисполкома, потом направили председателем в колхоз имени 12-летия Октября, по-украински – 12-річчя Жовтня. Лет десять руководил. В середине 60-х годов хозяйства стали укрупнять, отца назначили секретарем парткома объединенного колхоза, точнее спецхоза имени Свердлова, где акцент сделали на овцеводство. Тогда в нескольких областях страны – Брестской, Омской, еще в двух или трех – решили развивать специализированное сельхозпроизводство. Как показало время, это было в целом правильное направление, но с овцами вышла ошибка. Одно дело – крупный рогатый скот, свиноводство и птицеводство, которые традиционно присутствовали на Белгородчине, другое – овцы. Их в наших краях никогда не разводили. Но кого из высокого начальства это волновало? Сверху спустили указание, надо выполнять. Вот и объединили три колхоза в овечий спецхоз. Боже мой, какой это был ужас! Чтобы выполнить план, шерсть приходилось заготавливать на Северном Кавказе.

– Покупать там и везти сюда?

– В том числе. Людей сажали в тюрьмы на реальные сроки. Оплата ведь велась наличными. Словом, школа суровая.

– Мама тоже работала в спецхозе?

– Всю жизнь была домохозяйкой. Как и остальным колхозникам, нам полагалось полгектара земли. Огород, корова, утки, гуси… Знаете, кто такая жена председателя? Каждый день к нам на обед приходили гости. Уполномоченные из района и области, проверяющие, надзирающие. Мама должна была встретить, накормить, напоить.

 

Жили мы очень скромно. Классе в третьем я уже пас колхозных телят. В селе рано начинают работать, помогать старшим по хозяйству. Вот и я постоянно чем-то занимался, пока после седьмого класса не уехал в Старый Оскол в геологоразведочный техникум. Там учился Саша, я решил пойти по стопам брата. Он завершал учебу, а я только поступал. Отучился и не жалею. Специализация у меня была — поиск и разведка урановых месторождений. Всем студентам стипендию платили по двадцать рублей в месяц, а на нашем отделении — вдвое выше, по сорок. С учетом надбавки за вредность.

После учебы пошел в армию. Призвали в девятнадцать лет. Служил в Ярославле в войсках ПВО. 75-й зенитно-ракетный комплекс. Сейчас на вооружении стоят С-300 и С-400, а тогда был С-75, так называемый "Волхов". Это 1969–1971 годы. Получил звание младшего сержанта, дослужился до командира отделения, даже съездил домой в отпуск на десять дней.

Думал, куда идти после армии, решал — продолжать геологоразведку или пробовать себя в чем-то ином. Геология — это экспедиции, изучение недр, романтика. И все-таки зов земли пересилил. Демобилизовался и подал документы в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию.

Выбрал агрономический факультет, специализация — полеводство.

Поселился в общаге на Лиственничной аллее. Дом и сейчас стоит. Правда, вокруг ничего не узнать, все застроено-перестроено.

На втором курсе женился. Надя училась на моем же факультете, но на курс старше. Жили в одной комнате двумя семьями. Вторая пара студентов – за перегородочкой. И, знаете, не жаловались на тесноту или бытовые неудобства.

Не так давно, 26 января, мы с Надеждой Николаевной отметили сорок пять лет совместной жизни. Сели вечерком и начали вспоминать, как познакомились. Жена спрашивает: "Не забыл наше первое свидание?" А я, честно сказать, все запамятовал.

 

– Хотя бы помните, кто кого заприметил?

– Всегда выбирают женщины. Мужчинам остается только подчиняться.

Расписались мы в 1973-м. На зимних каникулах. Сессию сдали и отпраздновали по-студенчески. Стол накрыли в комнате общежития, друзья пришли, родственники собрались. Мой отец, правда, приболел, мама осталась с ним, а Саша, брат, приехал. Надина мама тоже была.

Жена из Тверской губернии, из самого северного района – Сандовского. Там рядом Устюжна, родина поэта Батюшкова.

– Бывали?

– Не довелось, хотя много раз собирался съездить.

Надя первой окончила академию и получила распределение в Ракитное. Это райцентр в Белгородской области. Работала агрономом-семеноводом в управлении сельского хозяйства, пока я доучивался на пятом курсе. Убедил Надю ехать на мою родину, ни о каких других местах слышать не хотел, тянуло именно сюда. Меня направили главным агрономом в спецхоз имени Свердлова, тот самый, "овечий". Через пару лет пошел на повышение, забрали в районное управление сельского хозяйства, но долго поработать не успел, перевели в райком партии, сделали инструктором. Месяц или полтора промучился и попросился на волю.

–   Не прижились?

–   Работа для меня абсолютно непонятная, непривычная. Первый секретарь увидел, что тягощусь новым занятием, и отпустил с богом, держать не стал. Назначили директором элитно-семеноводческого совхоза "Ракитянский". Замечательное было хозяйство! Таких на весь Советский Союз насчитывалась дюжина. Выращивали отборные семена сахарной свеклы, занимались селекцией. В Ахтырке – это в Сумской области Украины – располагался перерабатывающий завод, работавший исключительно с нашим продуктом. Оттуда он шел в совхозы второй генерации, а те уже выращивали семена для производственных посевов.

 

Это самый конец семидесятых годов.

Потом меня рекомендовали на должность зампредседателя Ракитянского райисполкома, начальника РАПО – районного агропромышленного объединения. Михаил Горбачев стал тогда секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству, и началось какое-то новое движение.

Понял, что надо не командовать и кулаком по столу стучать, а вживаться в проблемы, вникать, искать верное решение. И не надувать щеки

В 85-м году меня назначили первым секретарем Шебекинского горкома партии. Девяносто тысяч населения, а я по меркам того времени — пацан, 35 лет. Отработал три с половиной года. Большой опыт, хорошая школа.

Понял, что надо не командовать и кулаком по столу стучать, а вживаться в проблемы, вникать, искать верное решение. И не надувать щеки. Вот и весь секрет. Кажется, у меня получалось. Особенно в сельском хозяйстве. Планы выполняли и перевыполняли.

В 1988 году направили в Москву инструктором орготдела ЦК КПСС, хотя я внутренне сопротивлялся. Как раз проходила XIX партконференция, вызвавшая в обществе большой резонанс.

– Жилье в столице дали?

– Сразу! Даже предложили варианты на выбор, выписали смотровые ордера. Я взял квартиру на Новочеремушкинской улице. В народе район звали "бобровым заповедником" из-за любви номенклатурных товарищей к шапкам и воротникам пальто из шкурок бобра... Мне досталась хорошая квартира – 107 "квадратов", три комнаты. Все по закону: семья из четырех человек, взрослая пара и двое детей. Сейчас там Татьяна живет, моя младшая дочь. У старшей Ольги свое жилье.

– Надежда Николаевна с радостью в Москву уезжала?

– Без всякого желания. Она ведь с земли, не хотела бросать любимое дело. Работала агрономом в совхозе, потом в районном управлении сельского хозяйства. В Москве пошла в Минсельхоз, но карьеру не успела выстроить. Через неполный год мы вернулись в Белгород. Тут Надя на работу уже не выходила, стала домохозяйкой.

– И никаких благотворительных фондов, общественных советов?

– Боже упаси! Знаете, идеалом в данном случае вижу Викторию Петровну Брежневу, супругу Леонида Ильича. Она, кстати, родом из Белгорода.

Дом, дети, хозяйство, надежный тыл… А самой никуда не лезть. Зачем? Если жена руководителя даже где-то рядом с мужем работает, ее сразу окружат всякие шептуны. Начнутся сплетни, интриги. К чему это? Не выдержит, начнет что-то говорить, советовать.

Нет, у каждого должна быть своя сфера влияния и ответственности.

Надя любит домашнее хозяйство – огород, сад, грядки, курочки. Вот это – для нее. У нас участок – около шестидесяти соток. Земля требует постоянного ухода и заботы. Фрукты, овощи, ягоды – только свои. На зиму заготавливаем соленья, делаем варенье – яблочное, абрикосовое, малиновое, сливовое, вишневое, ежевичное. Надя обычно сама со всем управляется, лишь иногда приглашает помощников. Сад опрыскать, какую-то грубую работу выполнить. От меня пользы не слишком много, я постоянно на работе пропадаю.

– А почему вы в 1989 году в Москве не задержались?

– Уже на партконференции почувствовал: Советскому Союзу недолго осталось. Это в воздухе витало. Я курировал в ЦК два региона – Курскую область и Чечено-Ингушетию.

Помню пятитысячный митинг на стадионе в Грозном. Начинались выступления националистов, спекуляции на всяких проблемах. В тот раз налегали на экологическую тему. Предводителем был некий Бисултанов, не знаю, что с ним потом стало. В Гудермесе строили биохимический завод. И вот подняли крик: "Нас травят, хотят уничтожить гордый чеченский народ". Люди действительно замечательные. Но вопрос специально раскручивали, протягивая какие-то свои национальные интересы.

Пять тысяч человек собрались на стадионе, ну, нас и направили из Москвы – улаживать конфликт. Директор института генетики, инструктор химического отдела ЦК, еще какие-то специалисты и я за старшего. Прилетели в Грозный, сели обсуждать с местными партийными и советскими руководителями, как разруливать ситуацию. А между тем на митинге постановили: идем к обкому. Толпа двинулась к площади. У нас была команда: не вмешиваться. Но я вышел к людям.

Кричат: "Нужен прямой провод с Москвой!" Я подозвал Бисултанова, показал служебное удостоверение. Он не ожидал такого. Я решил обратиться к собравшимся. Сказал, что во всем разберемся, нет оснований для волнений. Говорил через милицейский мегафон, микрофонов не было. В конце предложил: "Давайте создадим комиссию". И назвал тех, кто прилетел со мной. Потом говорю: "И от вас нужны три-четыре человека. Завтра в десять часов утра состоится первое заседание, обязательно проинформируем о принятых решениях всю республику. А пока, пожалуйста, расходитесь по домам". И, знаете, все дружно ушли.

Организаторы митинга оказались обезоружены. Их эта экология абсолютно не интересовала, они другие задачи ставили, а мы карты смешали. В тот раз волнения удалось быстро погасить, но чем закончилось в итоге, хорошо известно.

Почти год отработал я в ЦК и вернулся в Белгород заместителем председателя облисполкома. Первый секретарь обкома Алексей Пономарев внес предложение, предварительно узнав мое мнение. Спросил: как ты? А я – с удовольствием. Мне в ЦК было не слишком комфортно, не нравилась бумажная работа. Может, кому-то по душе телефонные звонки, переговоры, написание справок и отчетов, а меня всегда привлекало живое дело, реальное. Я с радостью возвратился домой.

Правда, так получилось, что в 90-м пришлось опять уезжать в Москву. Вынужденно. Устроился работать в Минсельхоз России, был консультантом, замначальника главка растениеводства.

– Что значит "вынужденно", Евгений Степанович?

– За то, что стал строить дом, мне влепили строгача, объявили строгий выговор по партийной линии.

Точнее, даже не я строил, а отец взял в банке двадцать тысяч рублей. Тогда всем фронтовикам давали кредиты на строительство под маленький процент. Отцу выделили, а строить начал я, помогал. Кому-то это показалось нескромным. Вызвали на бюро обкома партии с группой таких же бедолаг и выписали по полной программе. По сути, вынудили уволиться, подать заявление по собственному желанию. Последними моими словами было: "Вот вы здесь сидите, нас судите, а я желаю, чтобы каждый из вас построил себе дом". Развернулся и ушел. Забавно, но все они потом действительно построили. Уже с моей помощью. Некоторые даже не по одному дому.

– А что за нескромные хоромы вы себе отгрохали?

– Да какие хоромы? Обычная кирпичная коробка — десять метров на двенадцать. С мансардой.

Не дали закончить стройку. Я успел стены поднять и крышу закрыть, внутри ничего не делали. Написал заявление и уехал. Завершал, уже когда вернулся сюда губернатором. В середине 90-х. В этом доме теперь живет сестра жены, она на пенсии, переехала из Тверской губернии в наши края. А нам с Надей в нулевые я построил новый дом рядышком. Последние лет семь живем там вдвоем. Ну, и еще собаки-дворняги. Когда строители работали, первая приблудилась. Потом вторая прибежала. Так обе и остались. Внук дал клички — Лакки и Котя. Он часто на каникулы приезжает, в Москве в школе учится.

…А тогда, в 90-м, я пошел в Минсельхоз. Министром был Геннадий Кулик. Замечательный специалист, экономист по образованию. Глыба! С Геннадием Васильевичем мы и сейчас в хороших, добрых отношениях. Он в Думе от Курской области.

В министерстве меня ценили, работа нравилась. Настоящее профессиональное занятие. Много ездил по командировкам, занимался проблемами растениеводства.

А в октябре 93-го, после того как из танков по Белому дому стреляли, меня неожиданно пригласили в аппарат президента и рекомендовали на должность губернатора, вернее исполняющего обязанности.

– Почему вас выбрали?

– Искали среди белгородцев, работавших в Москве. Я был заместителем руководителя главка, видимо, попал в кадровую картотеку. И вот…

– Значит, с Ельциным вы не были лично знакомы?

– Нет, мы тогда даже не встретились. Только с руководителем администрации Сергеем Филатовым поговорил и – вперед. Поехал исполнять обязанности. С большим удовольствием! Дело не в должности, не в статусе, меня влекла область, родные места.

С тех пор отсюда – ни ногой. Однажды был и.о., дважды назначался и пять раз избирался.

– Почти четверть века на посту. Абсолютный рекорд среди российских губернаторов. Думали, что так надолго задержитесь?

– Даже мысль не возникала. Хотя, конечно, размышлял: надо бы проработать не менее десяти лет, чтобы оставить достойный след в памяти людей.

– Обратил внимание: в ежегодных сборниках "Белогорья", посвященных главным событиям в жизни области, фамилия и фото губернатора встречаются крайне редко. Поэтому, собственно, и предположил в начале разговора, что скромность – ваш девиз.

– Стаж работы такой, что лишнее мелькание мне ни к чему. Это было мое пожелание к составителям. Ведь можно, наверное, и аллергию вызвать у какой-то части людей. Зачем?

И братки водились. С ними тоже приходилось искать общий язык. Ну, в каком смысле? Я пришел отстаивать интересы государства, закона, порядка. Хотите заниматься бизнесом? Пожалуйста! Но – строго легально

Активная публичная политика требовалась в первые годы, тогда и шумные встречи были, и дискуссии. 90-е годы во многих смыслах оказались переломными.

– Они для вас лихие?

– Да. В исконно русском смысле. Лихой, значит, смелый, непредсказуемый, дерзкий. Мне кажется, на иностранный язык это понятие буквально не перевести. Как и волю. Разве чужестранец поймет? А русскому сразу ясно, ничего объяснять не надо. Для меня в слове "лихой" больше позитивного, чем отрицательного.

– А как тут, в Белгороде, было в девяностые?

– Наверное, как везде – по-разному. Все разваливалось. Промышленность, оборонный комплекс, колхозы, совхозы, медицина, образование – падали, падали, падали…

И братки водились. С ними тоже приходилось искать общий язык. Ну, в каком смысле? Я пришел отстаивать интересы государства, закона, порядка. Хотите заниматься бизнесом? Пожалуйста! Но — строго легально. Так, чтобы не переходить красную линию, не лезть в чужую епархию. Мы сразу обозначили рамки. Здесь была хорошая команда силовиков — милиция, ФСБ, прокуратура. В этом мне повезло.

– Вам угрожали?

– Не припоминаю. И охраной не пользуюсь. Есть помощник, он сопровождает. Все. Как говорится, от первой пули еще никто не спас, а от второй можно успеть защититься. Охрана нужна, если делаешь что-то противоправное, двурушничаешь, я же всегда служил государству. И только ему.

– Подкупить пытались?

– Никто и никогда. Сразу правильно себя поставил. Знали: соваться бесполезно. И не взял бы, и заявил, куда следует. Прекрасно понимал, что последует, если хоть раз примешь "левые" деньги. Потом до конца жизни будешь исполнять чьи-то пожелания. Я не для того приходил сюда.

– Вас снимали с должности за эти годы?

– Была очень конфликтная ситуация в середине нулевых. С Виктором Батуриным, братом жены Юрия Лужкова, тогдашнего мэра Москвы. Еле-еле я устоял.

– Из-за чего сыр-бор разгорелся?

– Батурин приехал и принялся красиво рассказывать, что будет развивать в наших краях сельское хозяйство, молочное производство. Мы были заинтересованы в этом, сказали, что готовы поддержать. С удовольствием!

Естественно, я советовался с Юрием Михайловичем. Но вместо продекларированных целей Батурин стал скупать землю и разорять фермы, банкротить частные хозяйства. Странная логика: до того, как строить, сначала всё уничтожить.

– "До основанья, а затем…"

– Это основание мне не понравилось, я видел реакцию людей. А Батурин к тому моменту уже скупил около пятидесяти тысяч гектаров. Мы начали искать ошибки в юридическом оформлении и возвращать землю владельцам. В итоге отсудили всё, до квадратного сантиметра. Выдворили Батурина из области!

Для меня это был большой риск. Давление шло мощнейшее. Но ничего, справились.

– С Лужковым поссорились?

– К сожалению. Хотя я всегда его уважал и сейчас уважаю. Однако вот так получилось.

Еще одна непростая ситуация была на выборах 1999 года. Если помните, тогда в Госдуме поднимался вопрос об импичменте президента Ельцина. Обвинения выдвигались по пяти пунктам. В ключевой момент фракция ЛДПР не поддержала коммунистов, решение не набрало необходимых трехсот голосов. Видимо, в знак благодарности за проявленную лояльность Жириновскому пообещали Белгородскую область. Возникла интересная коллизия. Владимир Вольфович сюда пошел за наградой, все вылилось в жесткую кампанию, даже жестокую.

– И что же про вас рассказывали?

– Мол, тут кругом бандиты. Тележурналист Андрей Караулов, который поливал меня и в пик обострения отношений с Батуриным, в этот раз тоже подключился, попросту уничтожал словесно. Такой бред нес, стыдно пересказывать.

Вот тогда я увидел, что такое черный пиар и закулисная работа профессиональных политтехнологов... Жириновский активно участвовал в кампании, ресурс у него был, как вы догадываетесь, похлеще моего. На лидера ЛДПР работала вся партия. Он с активистами много ездил по области, встречался с людьми, обещал, плел небылицы о соперниках. Но борьба лишь сплотила нашу команду.

Закончилось тем, что Владимир Вольфович занял третье место, проиграв и мне, и кандидату от коммунистов. В первом туре я набрал более 53 процентов голосов. Однако кампания, повторяю, получилась незабываемая.

– Есть в вашей команде те, с кем вместе вы начинали почти четверть века назад, Евгений Степанович?

– Ротация происходит, это естественный процесс. Кто-то по возрасту ушел на пенсию, другие сменили место службы. Например, Олег Полухин двенадцать лет руководил аппаратом главы обладминистрации, теперь работает ректором Белгородского университета.

 

А вот Валерий Шамаев по-прежнему рядом со мной. Сейчас он первый заместитель губернатора, в 90-е занимался здесь земельными отношениями. Умный, честнейший, абсолютно надежный человек.

Важно, что за всё время не сел в тюрьму ни один глава района, ни кто-то из моих замов. Я не доводил до этого. Если чувствовал, что начинают возникать неприятные вопросы к человеку, рекомендовал поискать другое место работы. От греха подальше. Такие случаи были.

Соблазны всегда есть. Некоторые прокалывались на том, что позволяли себе больше, чем положено, выходили в скромности за периметр. Лишь кажется, будто никто ничего не видит. По общественной реакции сразу всё заметно. Люди моментально меняют отношение к нечистым на руку. Человек слаб…

– Говорите с сожалением?

– Констатирую. Это жизнь. Так и надо ее воспринимать. Идеальных людей не существует в природе.

– А о своих слабостях вслух говорите?

– У меня их нет. Кроме тех, которые скрываю. Шутка.

– С предательством сталкивались?

– В явной форме — никогда. Так, чтобы сегодня братался, работал со мной душа в душу, а завтра пошел против.

Я тоже никого не предавал. Подобного не было. Те, кто терял мое доверие, уходили. Но я и сейчас с ними связи поддерживаю. Почему нет?

– Даже с теми, кто упрекал вас в нескромности, вынудив, по сути, уволиться в 1990-м?

– Да, сохранил замечательные отношения. Помогал и продолжаю это делать сейчас. Я же понимал: была партийная система, подразумевавшая жесткую иерархию, в том числе по личной преданности. Я плохо вписывался в карьеристские рамки, не выслуживался ради должности, презирал это. И сегодня веду себя со всеми ровно, включая вышестоящее начальство. Сохраняю чувство собственного достоинства и независимость в суждениях. Подхалимаж в свой адрес тоже не терплю.

– И как же вы вписываетесь в нынешнюю властную вертикаль?

– Поверьте моему опыту: наступили наиболее благоприятные годы для работы руководителем региона, района, муниципалитета. Вертикаль ведь в чем? В ответственности.

Если подходить строго формально, силовики, прокуратура, представители ряда других федеральных структур не подчиняются губернатору напрямую. В принципе, и я мог бы оставаться в стороне, не влезать, не вникать. Но такая позиция, на мой взгляд, абсолютно деструктивна. Привык считать, что отвечаю за все происходящее в области. Если проблема существует, ее надо решить, а ответственность потом разделим.

Я не выслуживался ради должности, презирал это. И сегодня веду себя со всеми ровно, включая вышестоящее начальство. Сохраняю чувство собственного достоинства и независимость в суждениях

Важно не номер отбывать и кресло просиживать, а действовать, генерируя изменения, идеи. Мне всего хватает – и прав, и обязанностей, поэтому чувствую себя комфортно.

Да, время непростое. Но разве в девяностые годы было легче? Мы с вами уже говорили об этом. Тогда царила анархия, если бы она продолжилась, не стало бы уже нашей страны. Хорошо, что пришел президент, начавший наводить порядок в законодательном поле, взявшийся за экономику.

А трудности… Они закаляют. Мне нравятся слова мэра южноамериканского города, говорившего так: чем меньше нулей в городском бюджете, тем больше креатива в работе.

Это и на область можно проецировать.

 

– Но у Белгородчины сейчас госдолг — мама не горюй. Под сорок миллиардов рублей. С 2008 года сумма выросла в пять раз.

– Да, так и есть. Ну а что здесь плохого?

– Долг, знаете ли, платежом красен.

– Послушайте, госдолг США превышает двадцать триллионов долларов, что равняется ста процентам ВВП Америки. Долг Греции — свыше 250 процентов национального ВВП.

ВВП нашей области — 750 миллиардов рублей. Вот и считайте, сравнивайте.

– Но как вы набрали такую сумму?

– Во-первых, нам, нашим ценным бумагам доверяли — банки, инвестиционные фонды. Во-вторых, так сложились обстоятельства. В 2012 году вышел закон о консолидированных группах налогоплательщиков. Скажем, Стойленский ГОК ежегодно приносил в бюджет нашей области около пяти миллиардов рублей налога на прибыль, был прекрасным налогоплательщиком. И вдруг он уходит в Липецк, поскольку группа НЛМК там зарегистрирована. Фактически нам стало поступать в десять раз меньше денег. За эти годы таких потерь набежало на сумму около двадцати миллиардов рублей. Можно было сложить руки, ничего не делать, сказать: денег нет. Дорог не строить, жилье не ремонтировать. Но мы постарались чем-то компенсировать.

Вторая причина роста долга – кризис. Он подкосил наш металлургический комплекс.

Три года назад мы входили в пятерку самых закредитованных регионов, сейчас перебрались примерно в серединку списка

Я посоветовался с замами и выбрал тактику. Нам доверяют? Значит, надо брать в долг, выпускать ценные бумаги, давать гарантии местным предпринимателям. Все, что могли, пустили в консолидированный фонд поручительства — театры, санатории, дворцы культуры, даже здание областной администрации. В нулевые годы это позволялось. Начали развивать промышленность, сельское хозяйство, бизнес получил возможность брать миллиардные кредиты и создавать агрохолдинги, сформировать фонд ремонта дорог. Инвестпроекты состоялись благодаря нам, тому, что мы давали бюджетные гарантии.

В прошлом году мировая конъюнктура поменялась — и мы стали возвращать долги. Недавно погасили пять миллиардов банковского кредита.

Мы ведь не одни в такой ситуации, по стране накопилось чуть ли не два с половиной триллиона рублей кредитов, из них половина — коммерческие. Неоднократно ставили перед правительством вопрос, чтобы заместить эти кредиты бюджетными. И президент Путин принял такое решение. Чрезвычайно важное для экономики. Сами понимаете, коммерческие деньги мы брали, в основном в Сбербанке, под 8–10 процентов годовых, а сейчас заменили их бюджетными — под 0,1 процента. И срок погашения продлен. Как говорится, почувствуйте разницу. Три года назад мы входили в пятерку самых закредитованных регионов, сейчас перебрались примерно в серединку списка.

– Рамзану Кадырову Аллах помогает, а вам?

– Без неба — как? Без Создателя ничего не возможно. Постоянно чувствую, он — главный автор всего происходящего.

– Вы давно пришли к вере, Евгений Степанович?

– Мне кажется, я никогда не был атеистом.

– А партбилет?

– Ну и что? От религии не заставляли отрекаться. Моя мать Ульяна Филипповна была очень набожной женщиной, отец Степан Семенович считался коммунистом, но и он никогда не делал ничего против веры. Мать крестила меня тайно, малышом, уже потом все рассказала. Я, конечно, ничего не помнил.

Воинствующим атеистом не был и убежденным верующим тоже. Постепенно происходила внутренняя эволюция. Чем старше человек, тем лучше сознает, что зримым миром управляет незримый. К сожалению, это не все понимают. В чем заключена истина? Я вычитал в мудрой книге и вам процитирую: "Жизнь вечная есть результат и продолжение жизни земной". Или вот еще. Смысл бытия укладывается в четыре слова: приобретение умения преодолевать зло. Коротко, но какая глубина!

– Приобрели это умение?

– Главное – не отвечать ударом на удар. Да, трудно, но зачем увеличивать концентрацию злости в мире? У нас и так атмосфера слишком агрессивная.

– Говорят, вы даже голос на подчиненных не повышаете.

– Чтобы тебя услышали, не нужно кричать.

– Вы и ругаться запрещаете, штрафами грозите.

– Бывает, и у меня в сердцах крепкое словцо вырвется, хотя, конечно, стараюсь обходиться без этого.

Плохо, когда слышишь мат от детей. Часто они даже не ругаются, а говорят так. Это стало нормой. Никуда не годится! Надо формировать культуру общения. Чем больше внутренних запретов, тем выше градус внешней свободы

– На другую тему. Вы как-то про монархию говорили.

– Спрашивали, я и ответил, что не вижу ничего плохого в конституционном строе Англии, Швеции, Японии, Бельгии, Голландии. И у нас так может быть. Русский человек воспитан на самодержавии, у него это в крови. Да, президент — глава государства, но это должность. Пришел-ушел.

Нужен символ высшей справедливости. Царь-батюшка. С полномочиями, как у британской королевы.

Не исключаю, со временем Россия обратится к этой теме. Дайте время.

– Дневник вы раньше не вели?

– Нет, хотя порой жалею. Что-то забывается с годами, стирается в памяти. Но мемуары писать не собираюсь. Для кого? Кому интересны подробности моей биографии? Мне кажется, человек не должен много внимания задерживать на своей персоне. Поработал и ушел. Помнят люди и – прекрасно.

Да, некоторые при жизни ставят себе монументы. Зачем? Искренне не понимаю. Говорю, не рисуясь. Это мое естественное состояние, нет здесь позы. Каждый руководитель — как в аквариуме: он постоянно на виду. Люди присматриваются к любой мелочи или факту, начиная со шнурков на ботинках и заканчивая ближним кругом. За словами и даже мыслями надо следить. Быть чистоплотным и деликатным во всех смыслах.

А тем, кто предлагает себя в литературные помощники, отвечаю: на Белгородчину смотрите, вот мои мемуары.

– Когда в последний раз в отпуске были?

– В сентябре прошлого года. После губернаторских выборов дней на десять съездил в Сочи.

Честно говоря, отпусков накопилось на несколько лет. Заметил, отдых действует на меня деструктивно. Каждый раз теряю какую-то важную нить в работе, требуется время, чтобы вернуться в колею. Когда погружен в повседневные дела, в логику действий своих и подчиненных, получается наиболее эффективное управление. Важно сохранять ритм.

Есть у нас в области знаменитый колхоз имени Фрунзе, им почти шестьдесят лет руководил дважды Герой Социалистического Труда Василий Горин. За девяносто три года жизни Василий Яковлевич ни разу не был в отпуске, считал, что даже такие перемены — травма для организма с физиологической точки зрения. Конечно, отдыхать надо, но где у нас главные долгожители? На Кавказе, а там в основе всего — традиции и постоянство. Встал в колею и иди по ней, пока не упадешь. Да так, чтобы сразу из седла в землю — без промежуточных стадий.

– Оптимистично звучит.

– Зато честно и справедливо.

 

Больше двух недель я никогда не отдыхал. Как-то с женой ездили в Железноводск. Попили водички и – хватит. Много раз бывал за границей, три-четыре дня, больше не могу. В Америке, Европе нечего делать. Не понимаю, как русские люди там живут. Скучно ведь! А сюда прилетишь и сразу – ах! Прямо с порога. Без родного бардака мы не можем. Это наше тайное оружие!

Хотя я люблю порядок во всем. Ни на минуту никуда не опаздываю. Зачем заставлять ждать?

И дочерей старался таким правилам научить. Но они уже взрослые, своим умом живут, сами решают и поступают, как считают нужным. У Ольги в Белгороде школа иностранных языков "Интерлингва" и сеть магазинов одежды. В ее дела я не вмешиваюсь. Как получается, так и получается.

В области созданы благоприятные условия для бизнеса — честного и открытого. Мы приветствуем всех, кто прозрачно работает.

Известно, что около четверти нашей экономики по-прежнему остается в серой зоне. Это официальные данные, касающиеся страны в целом. Значит, по России от 12 до 17 миллионов граждан не платят налоги. В Белгородской области не менее пятидесяти тысяч человек трудятся только на себя. Их даже фрилансерами нельзя назвать. Люди имеют какой-то бизнес, ни копейки не отдают в бюджет, а их дети учатся в школах, ходят в сады, мы лечим членов семей, обеспечиваем безопасность.

Здравоохранение надо ставить на прочный фундамент семейной медицины. <...> Если сделаем, через пару десятилетий <...> отпадет необходимость лечить запущенных больных. Их не останется. Люди у нас умирают от болезней, а надо, чтобы от старости

Для понимания: из консолидированного бюджета Белгородской области на одного человека тратится около 60 тысяч рублей в год. Фактически, чтобы покрыть расходы, глава семейства из четырех человек должен ежегодно приносить в областной бюджет 200–300 тысяч рублей налогов. А он дает ноль.

 

Никуда не годится! Давно ставлю вопрос в правительстве, Минфине, прошу: позвольте нам давать патенты, чтобы люди платили хотя бы по 3–4 тысячи рублей в месяц. Суммарно мы большие деньги получали бы. К сожалению, закон не принимается. Не знаю почему. Мне кажется, не совсем разумно, что не позволяют самим все делать на местах.

– В область приехало много беженцев с Украины?

– Несколько десятков тысяч. Кто-то получил гражданство, другие так работают.

– Отношения с соседями испорчены навсегда?

– Уверен, они быстро наладятся. Мы же одна семья. Иногда и родные братья дерутся.

Раньше я часто бывал в Харькове, расстояние – 75 километров. Час на машине. Люди ездили на Украину поужинать, за товарами. Теперь этого нет. К сожалению. Но убежден, что все исправится.

– Украина ведь недавно свинью Белгородчине подложила. В буквальном смысле.

– Вы об АЧС? Да, африканская чума свиней пришла оттуда. Заразу разносили дикие кабаны. Не знаю, что у соседей делается, проводилась ли профилактика. Сейчас опасность для нас вроде бы миновала, но в прошлом году был сильный занос в Шебекинском и Корочанском районах. Пришлось уничтожить поголовье двух свинокомплексов по 25 тысяч животных в каждом. Сжечь все. Сначала "Русагро", потом "Мираторгу". У нас ведь высокая концентрация промышленного свиноводства. Стадо — пять миллионов голов! В два раза больше, чем во всей Украине.

Депопуляцию диких кабанов мы у себя сделали и продолжаем этим заниматься. Кстати, на территории Белгородской, Курской да и Харьковской области еще сто лет назад они не водились. Такой вот парадокс.

– Слышал, вы стали вегетарианцем?

– Почти не ем мясо. Организм не требует. Хотя недавно привезли кусок сала с Бессарабского рынка в Киеве. Очень вкусно! Иногда можно полакомиться. Даже полезно для здоровья.

– А семейным врачом вы обзавелись, Евгений Степанович?

– Зачем он мне? Мое медицинское дело лежит в областной клинической больнице. Раз в год прохожу диспансеризацию.

Вопрос в ином. Профильное министерство как у России называется? Здравоохранения. Значит, главная его задача — охрана здоровья. А на самом деле оно занимается лечением больных. Подчас запущенных и безнадежных. Половина бюджета, включая фонд медстрахования, идет на их спасение. Меньшая часть населения потребляет львиную долю бюджета. Подобная обстановка и в нашей области, и в стране в целом. Это справедливо? Нет.

– Предлагаете не лечить?

– У нас гуманное общество. Обязательно лечить! Но мы должны сделать, чтобы таких больных стало меньше. Нужно с детства следить за здоровьем, проводить медосмотры, диспансеризацию. Так было в советское время, и это нормально, правильно. Метод переняла Куба, вывела здравоохранение на высочайший уровень. Там развита семейная медицина, а мы пошли по пути медстрахования, которое функционирует по иным принципам. Страховщики заинтересованы, чтобы люди чаще болели, тогда все заработают, включая врачей и мощную фарминдустрию. На Западе систему здравоохранения давно залили деньгами, ей нужен больной человек! Это способ извлечения прибыли, о здоровье пациентов думают в последнюю очередь.

В США на здравоохранение выделяется 11 тысяч долларов в год на человека, в Германии — более 6 тысяч евро, а в России на 2018-й на каждого гражданина заложено… 10 800 рублей. Нам трудно тягаться с Америкой и Европой в объемах финансирования, поэтому нужна семейная медицина, отвечающая за состояние здоровья.

 

В Белгородской области в сельской местности мы уже сделали медицинские округа, где у одного врача – полторы тысячи человек максимум, а не как раньше – по три тысячи пациентов на участкового терапевта. И он их не знал, и они – его.

Повторяю, здравоохранение надо ставить на прочный фундамент семейной медицины. Убежден! Если сделаем, через пару десятилетий по всей стране отпадет необходимость лечить запущенных больных. Их не останется. Люди у нас умирают от болезней, а надо, чтобы от старости. Пожил до 90–100 лет и тихо, спокойно отошел в мир иной. Дома, а не на больничной койке. Где родился, там и умер.

У нас отношение к здоровью чисто русское, полный пофигизм, только семейная медицина может спасти. Ответственная семейная медицина.

Владимир Путин поддержал нашу инициативу. Мы фактически завершили проект в селе, занимаемся им уже два года. Теперь на очереди города области. До конца 2018-го и здесь управимся. Я лично курирую ход работ. У нас принят проектный менеджмент. Нет такого, чтобы чиновник утром пришел на службу и начал в затылке чесать: чем бы заняться? Каждый департамент, сотрудник обладминистрации, член правительства участвует в реализации конкретных проектов. Это позволяет не погрязнуть в рутине, видеть перспективу, контролировать ситуацию.

– Вас когда в последний раз зазывали в Москву на высокие должности, Евгений Степанович?

– Кажется, в 2012-м. Тогда новое правительство формировалось.

– На Минсельхоз?

– Да. Я никогда не отказываюсь, и в тот раз вежливо поблагодарил, постаравшись объяснить, что здесь я нужнее. В Белгороде.

И до этого были предложения…

– Но нынешний губернаторский срок у вас — финальный?

– Так положено по закону.

– Штирлиц говорил, что всегда запоминается последнее.

– Без всякого пафоса могу сказать, что – да, сейчас для меня самый важный этап. Самый важный!

Сначала работаешь на выборы, потом на переизбрание...

– А теперь — на историю?

– В общем, так и есть. Хочется, чтобы запомнили добрыми делами.

– Старуха Шапокляк утверждала, что хорошими делами прославиться нельзя.

– Она — не мой герой.

– А кто ваш?

– Помните, в романе "Война и мир" был командир батареи капитан Тушин? Спокойный, ответственный, не произносивший громких слов о подвиге и не думавший о признании заслуг. Он честно, тихо и скромно выполнял то, что ему было поручено, на месте, отведенном судьбой.

Убежден, на таких людях мир держится. Вот мой герой. Капитан Тушин. Я понятно выразился?

 

 

• ← Пред. новость
• След. новость →